Бастионы Дита - Страница 93

– Вот решил навестить, – сказал он как ни в чем не бывало. – Давно не виделись.

– Соскучился, значит?

– Да как сказать… Замухрышка скучать особо не дает. То одно дело на меня взвалит, то другое.

– Сокрушениями уже не балуешься?

– Куда уж мне… Не по плечу одежка. Я не о том забочусь, как бы другому насолить, а о том, чтобы меня самого, как муху, не прихлопнули. Ты, кстати, ничего не чувствуешь?

– Да вроде ничего, – все это время я не сводил с него глаз, ожидая какого-нибудь подвоха.

– А мне что-то тревожно. Будет Сокрушение. Непременно будет. Да такое, что от этого мира только щепки полетят. Даже и не знаю, как самому уцелеть. Ну, я пойду, – он встал. – Подзадержался у тебя.

– Ты приходил один?

– Да, – голос его дал еле заметный сбой. – По крайней мере, людей Замухрышки со мной нет.

– Больше тебе нечего сказать?

– Все вроде сказано, – он пожал плечами.

– А если я сейчас выдам тебя дитсам? Ты ведь для них предатель.

– Дитсов это уже не спасет. Все они обречены. Но тогда ты погубишь единственного достойного противника Замухрышки. Неужели хочешь, чтобы он вечно оставался Всевидящим Отче?

– Если им станешь ты, будет ли лучше?

– По крайней мере я людей зря губить не собираюсь. Если, конечно, этого не потребуют Предвечные.

– И как же планируешь победить братца?

– Пусть только подвернется случай, а уж там посмотрим. Колебаться не стану. Будь уверен! – Он сделал шаг назад, и я увидел, что на полу у стены осталась лежать маленькая фляжка. – Это тебе.

– Что там?

– Зелейник.

– Я не ощущаю недостатка в нем.

– И все же возьми. Это единственное, что я могу для тебя сделать. Прощай.

– Ты уверен, что Дит погибнет?

– Да.

– И когда это должно случиться?

– Уже случилось. Скоро сам убедишься.

Он закутался в плащ и быстро вышел, словно его гнал страх, а быть может – стыд. Уже не надеясь заснуть вновь, я вышел в опустевший коридор. Мертвый слепыш, раскинув крылья, лежал на каменных плитах пола. Голова его была растоптана в лепешку, и я никак не мог взять в толк, почему он наказан с такой жестокостью.

И тут мое внимание привлекли раздавшиеся снаружи взволнованные голоса.

Возле ближайшего Дома Братской Чаши галдела быстро увеличивающаяся толпа. Откуда-то выскочила запыхавшаяся Ирлеф и схватила меня за руку.

– Пойдем! – крикнула она, увлекая меня в гущу людей.

– Блюститель Заветов! Блюститель Заветов здесь! – загомонили кругом, очищая для нас дорогу.

Обе приемные были переполнены людьми, и мы с великим трудом пробились к решетке. Я все еще не мог понять, что происходит – не то кастраты устроили какую-то пакость дитсам, не то дитсы просто недовольны кастратами.

Во внутренних помещениях царил образцовый порядок – все горшки и горшочки были аккуратно расставлены по полкам, котлы вычищены, сняты с крючьев и перевернуты вверх дном, даже копоть со стен исчезла. Кроме копоти, не хватало еще двух вещей – раздобревших хозяев этой цитадели и предмета их главной заботы, хваленого зелейника.

– И вот так везде, – сказала Ирлеф. – В каждом Доме Братской Чаши. Они ушли, прихватив с собой зелейник, а то, что не смогли унести, вылили.

– Как это могло случиться? Где была стража? – спросил я, медленно осознавая непоправимость беды.

– Стража была на стенах. Что ей делать на улицах? – Ирлеф уже пробивалась обратно к выходу. – Говорят, где-то здесь видели Хавра. Он, наверное, увел предателей через канализацию. Ему же все ходы и выходы известны.

Люди – мужчины, женщины, дети – с перекошенными в крике лицами бежали нам навстречу или обгоняли нас. Все они практически уже были покойниками. Спасти их могло только чудо, и я даже не представлял – какое.

Ирлеф уводила меня все дальше от центра, и вот мы очутились за каким-то высоким забором, перед длинным низким зданием, более всего похожим на конюшню или на большой сарай. Да и пахло здесь скотным двором, курятником, палеными перьями – совсем не тем, чем должен пахнуть каменный город, в котором каждое зернышко съестного завозится со стороны. Дверь в здание была распахнута настежь, на пороге лежал стражник, наповал сраженный хорошо знакомым мне железным копьем. Не дойдя шага до него, Ирлеф замерла. Остановившись рядом, я заглянул внутрь. Там были какие-то невысокие заборчики, насесты, лестницы и кормушки. Повсюду лежали мертвые слепыши, их было множество, наверное, не одна тысяча, а посреди этого странного строения догорал костер, сложенный из птичьих голов.

– Вот здесь я когда-то работала еще девчонкой, – сказала Ирлеф устало. – Раз в неделю сюда приходили эти толстяки из Дома Братской Чаши. Они убивали слепышей и забирали с собой только их мозги. Под страхом смерти мы обязаны были молчать. Теперь я догадалась почему. Именно из мозгов слепышей приготовляется зелейник.

– Ты только догадываешься, а другие давно знали. Недаром же воины Замухрышки первым делом спалили Коралловый Лес вместе со всеми его обитателями. Теперь в Заоколье, наверное, не осталось ни единого слепыша.

– А скоро не останется ни единого дитса, – добавила она. – Наступают печальные времена.

Нет, подумал я. Ты ошибаешься. Печальные времена наступят много позже, когда камни прорастут травой, а ветер будет завывать в пустых провалах окон. А сейчас наступает страшное время – время катастрофы, всеобщей гибели, время безумия и отчаяния. Люди еще только начали проникаться мыслью о неизбежной смерти, агонизирующие тела еще не усеяли улицы, отцы еще не приступили к убийству собственных детей, город еще хранил видимость жизни.