Бастионы Дита - Страница 56

– Остановитесь! – крикнул нам на языке урвакшей один из копейщиков. – Еще шаг, и ваш спутник расстанется с жизнью.

– Что вам надо? – не спуская глаз с поверженной Ирлеф, прохрипел я.

– Помощи и совета, – последовал ответ.

– Разве так у добрых людей принято просить их?

– А как же иначе? – удивились копейщики. – Попробуй по-иному замани к нам гостей. Ведь если помощь окажется бесполезной, а совет – пустым, вам не поздоровится.

– Хорошо. Отпустите нашего спутника, и мы добровольно пойдем за вами.

– Нет уж! – дружно возразили мне. – Сначала мы вам ручки свяжем, а уж потом тронемся. И нам спокойнее, и вам лишнего соблазна не будет.

– Может, сначала оговорим все толком. – Хавр, видно, еще не потерял надежду на изменение невыгодной для нас ситуации.

– Что тут оговаривать! – на него замахали руками и копьями. – За ладный совет – наградим! За пустопорожний – покараем!

Народу каплюжников, у которого мы оказались в плену (а может быть – в гостях), совет и помощь требовались в деле весьма деликатного свойства: разочаровавшись в своей прежней религии, однако не отваживаясь вступить на губительную стезю атеизма, они изнывали от желания приобщиться к какой-нибудь новой вере. А поскольку миссионеры в их края что-то не торопились, в соседние земли были высланы летучие отряды, отлавливавшие всех встречных-поперечных, кто в принципе мог быть причастен к богам, духам, дьяволам, теням умерших и прочей царящей над человеком нежитью. Немало безбожного или просто косноязычного люда сложило головы перед главным (а ныне пустующим) храмом каплюжников, потому что мало было убедить собрание старейшин в преимуществе той или иной религии, требовалось еще и выиграть публичный диспут у жрецов предыдущего, низвергнутого божества, которые тоже рисковали жизнью и потому могли заспорить до обморока кого угодно.

Старейшины, которым давно пора было расходиться по родным селениям, где без благословения нового Господа даже и сеять не собирались, решили теологический спор в долгий ящик не откладывать. Даже не покормив, нас выгнали на лобное место перед семиугольным каменным храмом, бесспорная величественность которого несколько умалялась тростниковой кровлей и следами погрома внутри. Иерархи отринутой веры числом под дюжину выглядели весьма неплохо, хотя и были закованы в цепи. Старейшины, самый пожилой из которых мог бы еще, наверное, и быка завалить, и молодку трахнуть, расселись вокруг нас прямо на земле. На противоположном конце площади мастеровые подновляли порядком обветшавший эшафот универсального назначения – и виселица на нем имелась, и плаха, и остро заточенные колья.

– К какой же вере мы их склонять будем? – едва ли не с отчаянием спросил меня Хавр. – В жизни ни во что другое, кроме силы и удачи, не верил. Дай волю Ирлеф, она такого наплетет про Изнанку, про ее исчадий да про свои Заветы, что нас сразу по суставам разберут. К тому же она и языка не знает. Придется тебе отбрехиваться. Уж ты-то о всяких чудесах не понаслышке знаешь. Вспомни что-нибудь или придумай. Главное, чтобы новый боженька этим увальням по душе пришелся.

– Знать бы хоть, за что они старому отставку дали, – пробормотал я.

Поскольку мы разговаривали по-урвакшски, Ирлеф ничего не понимала, а только с укоризной зыркала на нас своими чистыми голубыми глазищами.

В соответствии с местным этикетом диспут начал делегат от наших оппонентов – благообразный осанистый мужик с золотой булавкой в ноздре. Обращаясь не столько к нам, сколько к многочисленной аудитории земляков, он принялся нахваливать своего Бога, именуемого Важлаком, Бога милостивого и справедливого, врачующего, дарующего, приносящего успех и спасение от нужды, покровительствующего воинам, земледельцам и повивальным бабкам, некогда породившего из своих сновидений первую женщину-каплюжницу, а потом и оплодотворившего ее своим семенем, Бога-заступника и страстотерпца, ныне облыжно оболганного, невинно развенчанного и лишенного законных приношений.

– Ишь ты какую харю наел на этих приношениях, – негромко заметил Хавр. – Боженьке небось и малой толики не перепадало. – Не вмешиваясь в суть предстоящей заумной дискуссии, Хавр намеревался наглыми замечаниями вывести жреца из себя. С гневливыми легче спорить.

– Конечно, Важлак не всегда был справедлив к своим детям, – покосившись на Хавра, продолжал жрец. – Случались при нем и моры, и междуусобицы, и неурожаи, и военные поражения. Эти ошибки мы признаем. Хотя трудно что-то требовать от Бога, если зерно посеяно в самую засуху, как это было три года назад. Или разве виноват тот самый проклятый вами Важлак, что перепившееся пивом войско утонуло в болоте?

– Отвадить он был обязан войско от пива! – возразил кто-то из старейшин. – Или опохмелить вовремя! А еще лучше – на верную дорогу вывести! Сам-то он трезвый был! Мы ему в тот день специально ни одного ковша не поднесли!

– А вот и зря! – Жрец печально вздохнул, не то вспомнив о пиве, не то пожалев погубленное впустую войско. – Дорог не подарок, а внимание. Нельзя было в такой день Бога гневить.

– Да о том мы уже сто раз толковали! – Возмущенный старейшина даже поломал посох, на который опирался. – Вины на Важлаке как на собаке блох! Другие боги как боги, и люди у них как люди. А он каких-то дураков выродил. За что ни возьмемся, ничего путного не выходит. Начнем сеять – зерно или сгноим, или поморозим. Воевать пойдем – в ближайшем лесу заблудимся. Пиво сварим – обязательно потом передеремся.

– А это Бог на нас такое испытание напускает, – не растерялся жрец. – Проверяет. Если мы после всех невзгод веру в него не утратим, хор-р-рошая жизнь настанет.