Бастионы Дита - Страница 23

Краткую передышку, дарованную мне не из сострадания, а лишь как трамплин для новых пыток, я использовал для поиска орудия самоубийства. У меня был нож, но пальцы не могли сомкнуться вокруг его рукоятки, у меня была веревка, но я ни за что не сумел бы завязать ее удавкой, наконец, передо мной была грубая каменная стена, но, как ни колотил я по ней башкой, кроме синяков и ссадин, ничего не выколотил. Нет, умереть я должен был по-другому – раздавленным, униженным, покорным, утратившим волю, разум и человеческий облик.

Когда адская жаровня погасла в очередной раз и кровавый туман рассеялся, я узрел, что моя комната полным-полнехонька гостей. Прошло немало времени, прежде чем стало ясно – это не тени умерших, не ангелы смерти и не похоронная команда.

Меня удостоили своим посещением почти все Блюстители плюс еще целая куча неизвестного мне люда. Только Ирлеф не было видно, ее хрупкую фигуру, даже драпированную в бесформенный балахон, я узнал бы сразу. Все они стояли вокруг гордыми победителями и свысока взирали на меня – мычащего как скотина, извивающегося как червяк.

– Ты хотел узнать о нашей жизни как можно больше, – произнес Хавр торжественно. – Такое время наступило. Сейчас ты узнаешь нечто действительно важное, являющееся такой же неотъемлемой частью существования дитсов, как Заветы. Любой человек, родившийся здесь или, как я, удостоенный статуса полноправного горожанина в зрелом возрасте, должен испить Братскую Чашу. Сделав это однажды, он навсегда обретает верность и послушание. В Чаше содержится особый напиток – зелейник, свойство которого таково, что человек, через определенный Срок не принявший его вновь, обречен на смерть в невыносимых муках, часть из которых ты недавно испытал. Поэтому в нашем городе нет ни тюремщиков, ни экзекуторов, ни палачей. Виновный в тяжком преступлении просто лишается очередной Братской Чаши. Видишь, как все просто. Хочешь жить – трудись на общее благо, повинуйся ради своего блага и блюди Заветы. У нас было подозрение, что ты не человек и не подвластен действию зелейника. Поэтому некоторые Блюстители отнеслись к тебе пристрастно. Однако эти сомнения оказались необоснованными. Ты способен испытывать страдания точно так же, как и любой из нас. Сходка по моей просьбе помиловала тебя. Сейчас ты получишь свой глоток зелейника. Однако помни – и этот, новый, Срок скоро кончится, а на следующую порцию может претендовать только тот, кто абсолютно чист перед Дитом.

Изложив всю эту ахинею, Хавр отступил в толпу, а его место занял Блюститель Братской Чаши. С трудом согнувшись, он поднес к моим губам стаканчик с той самой мутноватой бурдой, которую я недавно столь неосмотрительно выпил.

У меня не хватило ни воли, ни просто физических сил (мышцы рта и языка были до сих пор парализованы), чтобы выплюнуть это дьявольское пойло и умереть свободным человеком. Отныне я становился рабом чужого города, постылых людей и окостеневших Заветов.

Они ушли с сознанием выполненного долга, унося на лицах торжественное и благостное выражение. Остался Хавр, я и моя боль, засевшая в теле крепко, как наконечник каленой стрелы.

– Я догадываюсь, какие чувства ты испытываешь ко мне, – сказал Хавр, наводя порядок в нашем жилище. – Но не советую давать волю рукам. Во-первых, они у тебя еще трясутся, а во-вторых, отныне тебе придется контролировать каждый свой поступок. Зелейник – великий учитель.

– Значит, если я сверну сейчас тебе шею, то до следующего Срока не доживу? – Каждое слово давалось мне так, словно вместе с ним я выплевывал сгусток крови.

– Не обязательно. Человека обносят Братской Чашей только за достаточно серьезный проступок. За измену, за содействие Изнанке, за урон, причиненный бастионам…

– Как будто о тебе сказано! – Сознание мое мало-помалу прояснялось, и лишь мелкая дрожь время от времени сотрясала конечности.

– Забудь об этом, – Хавр был совершенно спокоен. – А не можешь забыть, не болтай зря. Тебе все равно никто не поверит, кроме разве что истерички Ирлеф. А за клевету у нас тоже наказывают. Но я все же продолжу, если ты не возражаешь.

– Продолжай, гадина.

– За менее значительную провинность и наказание назначается соответствующее. Зелейник дают, но позднее, чем положено. Вот как тебе в этот раз. Или дают меньшую дозу. Поверь, это тоже не очень приятно.

– И от кого же зависит мера наказания?

– На каждой улице, в каждом доме есть свои Блюстители, к которым стекаются все сведения, все жалобы, все слухи.

– Но они могут быть малоопытны, пристрастны или просто нерадивы.

– Дитса лишают Братской Чаши только после долгого и скрупулезного расследования, когда вина его будет полностью доказана. Во всяком другом случае несправедливо обиженный вправе подать жалобу. Виновный в неправедном приговоре сам останется без зелейника. Все знают об этом и не смеют ошибаться. Заветы не допускают никаких снисхождений.

– Значит, теперь и мне предстоит во всем придерживаться Заветов. Хоть бы объяснил толком, что это такое.

– Лучше спросить у Ирлеф. Всех Заветов не упомнить. Ну а главные такие. Запоминай. «Защищай город. Противодействуй Изнанке. Не желай ничего сверх положенного. Не причиняй дитсам ни вреда, ни обиды. Трудись для общего блага там, где тебе укажут. Не способствуй, ни действием, ни бездействием, неправедным поступкам братьев твоих».

– То есть доноси?

– А как же иначе!

– Ну а лгать, убивать, красть – можно?

– Я же сказал: не причиняй дитсам ни вреда, ни обиды. На перевертней, да и на исконников, эта Заповедь, естественно, не распространяется.